Вынесу из комментариев часть моего разговора с Павлом Кодаком:
П.К. – вы хотите не защиты от физического насилия, как любая другая категория граждан, а специального отношения со стороны государства с наказанием нехороших частников, посмевших (ненасильственно) обидеть ЛГБТ?
А.Т. – ну как бы физическое насилие уже есть – в той же Чечне вообще-то людей убивали при участии местных властей. Есть то ,что на грани с “физическим насилием” – например, вся работа с ЛГБТ-подростками для врачей и психологов превращена в минное поле, где даже следование МКБ-10 (действует в России) может привести к увольнению (случай с психиатром в СПб).
Все перечисленное (а ещё корректирующие изнасилования, ещё доведение до суицидов, etc.) не существует в вакууме. Это не результат того, что в любом обществе есть процент каких-то агрессивных людей – как можно было бы сказать про банальных убийц с плохим самоконтролем или с жаждой наживы. Насилие в адрес определённой группы есть продукт вполне конкретных идей, и бороться надо начинать с тем, что эти идеи в принципе воплощаются в жизнь: в той же России сейчас на одно “частное заведение с табличкой” придётся примерно одно убийство в год, и убийцы мотивируются в том числе наличием табличек в публичном поле.
Нельзя просто так подсадить большое количество людей на токсичную идею о физической ущербности одной группы и ожидать, что за этим не последует насилия.
Сверх этого добавлю, что проблема адекватной помощи ЛГБТ-людям в России крайне актуальна. Те же трансгендерные пациенты(тки), например, наряду с ведением перехода нуждаются зачастую в решении проблем вида “нужно лечить какую-то болезнь, а как на тактику лечения влияет одновременный приём гормональных препаратов” или “как лечить депрессивное расстройство на фоне гендерной дисфории” – и тут должно бы быть некоторое количество национальных руководств, которых у нас тупо нет. А помощь подросткам? Что вообще должен говорить 17-летней лесбиянке психолог? По нынешним законам специалисты оказываются лишены возможности легально оказывать помощь по современным стандартам: фактически, мы тем самым оставляем без поддержки порядка 1-2 процентов молодежи, причём речь идёт о группе повышенного риска, вплоть до суицидального поведения.
