Category Archives: popular science

Полученные результаты приводят авторов к выводу, что в период интенсивного развития земледелия и животноводства в европейских племенах женщины выполняли большую физическую работу. Антропологические черты свидетельствуют, что женщинам приходилось гораздо больше работать руками, чем ходить ногами. Разница особенно заметна, если сравнить их с мужчинами, которые, судя по строению костей, больше нагружали ноги, чем руки, а значит, были более мобильны. Хотя и женщины не сидели на месте во время хозяйственной работы, так как их ноги испытывали нагрузку на уровне современных женщин – не спортсменок.

Можно предположить, какую работу выполняли женщины в племенах, занимающихся земледелием и скотоводством. Копание земли, прополка, сбор урожая, обработка зерна, уход за скотом, дойка, а также производство керамики – все это интенсивный ручной труд. Одно из самых трудоемких дел из этого перечня – перемолка зерна ручным способом, что требует больших физических усилий. Вероятно, большую часть хозяйственной работы до появления механизации выполняли женщины, и для этого им были нужны крепкие руки. Эта работа была преимущественно стационарной. В средние века, судя по всему, физическая нагрузка на женщин снизилась. Мужчины же во все времена гораздо больше перемещались в пространстве, занимались более подвижной деятельностью.

“Земледелие в неолите базировалось на тяжелом женском труде” – Надежда Маркина, “Генофонд.рф”

Кроме статьи про коллайдер “Чердак” выложил ещё и мой текст про матриархат. Точнее, про то, почему говорить про матриархатные общества не так просто:

Ситуация с гендерными ролями ещё больше запутывается там, где само понятие гендера оказывается нестрогим (значение биологического фактора ослаблено) или даже небинарным. Или, проще говоря, где возможен переход из мужского в женское или вовсе существование «третьего пола». В Албании до начала XX столетия девушка могла стать клятвенной девственницей, взяв вместе с этим на себя мужскую роль. После публичной клятвы она носила мужскую одежду, становилась главой семьи — зачастую вместо умершего отца — и даже получала право голоса в общине: фактически, она жила как мужчина во всём, что не затрагивает репродуктивную и сексуальную сферу. В укладах ряда североамериканских племён, а равно и камчатских ительменов, были схожие идентичности: причём не только для женщин, но и для мужчин, которые решили пройти через социальную «смену пола». На Алтае и, отчасти, в европейской части России до XIX—XX вв. выделяли «полумужичек», про которых говорили, что они брали на себя мужскую роль и даже «женились», выбрав себе постоянную партнёршу. У индонезийских бугисов и вовсе пять гендеров: мужской, женский, две «обращённые» идентичности и, наконец, биссу — объединяющие все мыслимые гендерные признаки в одной личности. Биссу, андрогинные шаманы, что особенно интересно, успешно пережили даже исламизацию Индонезии (на сегодня первой по числу мусульман страны мира): по наблюдениям антропологов, ещё в начале нулевых годов биссу давали соотечественникам советы относительно того, когда лучше предпринимать хадж. Традиционные верования бугисов дополнились исламом подобно тому, как католичество наложилось на верования коренных народов в Латинской Америке. А другая исламская страна, Пакистан, известен не только государственной религией, но и официальным признанием хиджра — людей с биологическим мужским полом, но женской гендерной идентичностью; хиджра могут с прошлого года получать документы с отметкой «X» в графе «пол». Глядя на все эти примеры, стоит, по-видимому, заключить, что во всех гендерно небинарных культурах сама постановка вопроса о лидерстве женщин оказывается некорректна — для них граница между гендерами не столь уж незыблема, как это продолжает быть для более «массовых» культур. Гендерная иерархия, впрочем, в таких обществах может сохраняться или даже быть весьма жёсткой (как в Пакистане). Потому современные исследователи предпочитают термину «матриархат» более строгие определения.

Под последним подразумевается матрилинейность/матрилокальность/композитные метрики гендерного равенства с разбиением по куче всяких факторов. Про это тоже сказано.

В ХХ веке мужчины мало участвовали в воспитании детей. Революции, войны, репрессии, тяжелый ежедневный труд отнимали отцов у семей. Подростки часто не ощущали отцовской поддержки, тепла.

Этот эмоциональный пробел стараются восполнить современные молодые мужчины. «Мой отец никогда не обнимал и не целовал меня, а мне это было нужно, – рассказывает респондент (рабочий, 32 года). — Я всегда обнимаю и целую моих сыновей. Я считаю, что это важно».

В то же время, такая «сентиментальность» в рабочей среде встречает недоумение. По словам респондента, друзья предостерегают его, что из сыновей «не вырастут настоящие мужчины». Стереотип отцовского поведения по-прежнему – эмоциональная отстраненность, скупость проявлений чувств к сыновьям.

Вовлеченные отцы стараются чаще разговаривать с ребенком. «Чем больше общения, тем больше ты знаешь [о своих детях], – говорит респондент (автоинструктор, 34 года). — Плюс спрашивать еще надо, и надо ребенку отвечать. Сейчас время, когда мои дети во мне нуждаются».

Отцы, активно участвующие в воспитании детей, стараются выстроить их будущее. «Я хочу, чтобы у дочерей было образование, профессия, чтобы они ни от кого не зависели», — замечает информант (грузчик, 38 лет). Опрошенные подчеркивали, что выполняют все просьбы детей (об игрушках, гаджетах и пр.), так что «у них все есть».

И все же вовлеченное отцовство — не слишком распространенная практика в малых городах. Это знак перемен, но еще не сами перемены. Респонденты явно не поддерживали идею о карьерной самореализации женщин. «За женщиной — все-таки уют и воспитание детей», – резюмировал один из опрошенных (автоинструктор, 34 года).

— по исследованию Александры Липасовой (Universitat Pompeu Fabra, выпускница ВШЭ), пересказ Ольги Соболевской.