Частый вопрос: можно ли заниматься гуманитарной наукой (или, корректнее, изучением чего-то связанного с людьми) без вот этих всех субьективных искажений?
Этот вопрос мне задают часто. В эти выходные состоялся такой разговор:
я: – Вот, скажем, феномен ксенофобии. Это по определению субъективная штука, отношение к мигрантам всегда у людей в голове в первую очередь.
собеседник: – Ну почему же. Страх потерять работу может быть вызван вполне объективно существующим явлением.
я: – Явление “на место работника из местных взяли мигранта” действительно может быть объективным фактом, но вот отношение к этому разное. Скажем, если из трёх слесарей одного уволили и заменили приезжим, двое оставшихся могут воспринимать ситуацию по-разному. Один будет бояться, а второй решит “да ну, Сергея выгнали за пьянство, а я-то не такой” – и это тоже субъективно, поскольку на самом деле, возможно, Сергея уволили именно что по экономическим причинам, его труд стоил дороже труда Джамшуда.
собеседник: – Но ведь конкуренция существует.
я: – Да. Но ксенофобный дискурс – то, что пишут про мигрантов – с этим связан слабо. Вот колумнист, который про это пишет колонку в, скажем, газету “Завтра” – его точно не заменят Джамшудом. Редактор газеты, где печатают ксенофобные тексты, не скажет “о, круто, давайте наймём таджика без документов, он нам вдвое дешевле напишет про всё то же самое!”.
Более того, в случае ксенофобии (и тем более гомофобии) “рациональное” нас только запутывает – если вы начнёте разбирать вроде как объективные причины для ненависти, вы просто увязнете. Кто, например, виноват больше: чеченцы (этнические чистки в Грозном 90-х годов) или русские (депортация чеченцев в 40-х)? Были ли объективные основания у антисемитов в Польше 1930-х? А в какой момент “обоснованная неприязнь” превратилась в катастрофу? Эти вопросы не про объективность, а про то, как люди пытаются обосновать свои действия – они столь же “объективны”, как высказывание “а он первый начал!”.
Разумеется, здесь мы подходим к иной проблеме: как отделить те высказывания, производство которых ничего не требует, от чего-то достойного называться наукой? Мой ответ таков – даже если мы исследуем нематериальные сущности вроде отношения людей к чему-либо, мы можем опираться на:
- то, что люди пишут и говорят, тем более это сохраняется и существует в некой независимой от авторов форме;
- то, как люди действуют (и здесь можно разбирать не столько политические решения, сколько, например, индивидуальное поведение вплоть до уровня поз и мимики);
- то, что люди говорят при ответе на определённый вопрос в определённом контексте.
Разумеется, во всех этих случаях необходимо учитывать детали ситуации, контекст высказывания или действия. Но то же самое можно сказать про любую естественную науку: физические приборы, помещённые в неадекватные условия, выдадут неадекватный результат. Нельзя, например, корректно определить направление на север компасом внутри помещения с кучей магнитов – или взвесить груз пружинными весами на американских горках во время поездки. “Измерительные приборы” социологов тоже требуют корректного обращения.
Как правильно анализировать высказывания, проводить опросы и наблюдения – это столь же большая и сложная тема, как и организация физического или химического эксперимента. Этому, собственно, и учат на соответствующих факультетах: в нашем курсе, например, был предмет “Количественные и качественные методы социологического исследования”.
